Владимир Мирошниченко

Едва слышны её стихи...

Текст публикуется в авторской редакции.

Мирошниченко В. «Едва слышны её стихи...». - Киев - Коломна, 2013 - 2014 гг.

Едва слышны её стихи...

Когда в конце прошлого года мой старинный друг и коллега Галина Матвеева пригласила меня участвовать в Коломенском открытом творческом конкурсе «Ахматовская тропа», приуроченном к 125-й годовщине со дня рождения великого русского поэта, я без колебаний и раздумий согласился.

Кроме бесконечной благодарности Ахматовой – этой гениальной женщине, которую не сломили ни суровые, тяжелейшие испытания, выпавшие на её долю и долю русского народа в первой половине Двадцатого века, были и причины личного характера. Дело в том, что в своё время Галина Матвеева, равно как и Александр Панфилов, и Анатолий Кузовкин и некоторые другие сотрудники «Коломенской правды», деятельно поддержали стремление некоего юноши стать журналистом, и я до сих пор нахожусь перед ними в неоплатном долгу.

Галина Николаевна предложила мне, как жителю столицы Украины, рассказать о киевском периоде жизни поэта, тогда ещё юной Анны Горенко.

В Киев семья Горенко приехала в 1906 году из Крыма. Это была вынужденная мера. Годом раньше родители Ани разошлись, Инна Эразмовна с детьми переехала – по рекомендации врачей – в Евпаторию. Жилось там трудно, деньги были промотаны отцом семейства, найти средства для жизни и продолжения образования детей представлялось в заштатном южном городке невозможным.

Спасительной оказалась идея уехать в Киев. С ним были связаны самые добрые воспоминания… Когда-то отец Инны Горенко Эразм Стогов служил в администрации генерал-губернатора Киева, Бибикова, был весьма влиятельным человеком в городе. Инна Эразмовна рассчитывала и на помощь старшей сестры Анны, которая была замужем за весьма состоятельным человеком – юристом Виктором Модестовичем Вакаром.

Вначале они и поселились у Вакаров, о чём свидетельствовало прошение на имя начальника Первой женской гимназии с просьбой допустить Анну Горенко к вступительным экзаменам в 1-й (старший) класс. В прошении был указан адрес:

Университетская 3, квартира Вакара.

Но что-то не устраивало Инну Эразмовну, и вскоре она с детьми переехала к своей кузине, Марии Александровне Змунчилли, которая проживала на улице Меринговской. Это была небольшая улочка в самом центре Киева. Сегодня она носит имя корифея украинской сцены Марии Заньковецкой. На фронтоне дома № 7 надпись: «У цьому будинку в 1906 році жила видатна російська поетеса Анна Ахматова».

В те годы центр Киева, Крещатик, состоял сплошь из двух-трёхэтажных домов. По брусчатой мостовой, гремя на стыках, тянулись гружёные телеги, мчались лихие экипажи, редкие автомобили… Аня пешком ходила в гимназию, благо от Меринговской до Фундуклеевской, в начале которой и находилась Первая женская гимназия, было всего минут пятнадцать неторопливого хода. Путь пролегал мимо зданий, украшенных вывесками: «Аптекарский складъ», «Врачебный кабинетъ Знаменскаго», «Писчебумажные принадлежности»…

Вот поворот на Фундуклеевскую, ещё полторы сотни метров – и здание гимназии. Одна за другой девчушки в форменных коричневых платьях и чёрных передниках исчезают за высокими дверями. Большинство приходит пешком, но некоторые приезжают в экипажах. Несмотря на всю демократичность, социальное неравенство бросалось в глаза. Аня весьма болезненно воспринимала это, и её однокашницы в своих воспоминаниях отмечали, что девушка чаще была грустна и печальна.

Гимназические проблемы были далеко не единственными. Угнетала Анну и положение приживалки в доме тёти. Её не покидало ощущение ненужности. В письмах близким появлялись подобного рода признания: «Денег нет. Тётя пилит», «Тетя Вакар …меня терпеть не может», «Я не могу вынести этого обмана, опутавшего меня… поскорее бы закончить гимназию и поехать к маме»...

Она с трудом переносила высокопарный трёп о политике в доме, ей надоели рыбные супы и вопли нервного дяди…Это и заставило её перебраться на житьё к своей кузине Марии в квартиру на Меринговской улице.

А ведь сначала семья Вакаров хорошо приняла девушку. Но вскоре непривычный уклад этой семьи испортил их взаимоотношения. Вот что написала Анна об этом своему другу Сергею фон Штерну в Петербург: “Ко мне здесь все очень хорошо относятся, но я их не люблю. Слишком мы разные люди. Я всё молчу и плачу, плачу и молчу. Это, конечно, кажется странным, но поскольку других недостатков у меня нет, то пользуюсь всеобщей благосклонностью».

Удручало девушку и состояние здоровья, она жаловалась близким: «С сердцем у меня совсем плохо, и как только оно заболит, левую руку совсем отнимает».

От жизненных неурядиц она даже закурила. Продолжалось это, правда, недолго, но в какой-то степени объясняло, что для болезней сердца были свои сердечные причины.

Тут, наверное, пора назвать главное обстоятельство столь сложного душевного состояния Аннушки. Напомню, ведь находилась она в том возрасте, когда сердце живёт ожиданием первой любви, встречи с человеком, который… Впрочем, такой человек был, но находился он далеко, перед разлукой с ним девушка ощутила, что всё пошло прахом, поняла, что тому нет до нее никакого дела.

Со студентом факультета восточных языков Петербургского университета Владимиром Голенищевым-Кутузовым юная Аня Горенко познакомилась на так называемых «журфиксах» в доме старшей сестры Инны, которая была замужем за Сергеем фон Штерном. И влюбилась. А покинув вскоре столицу, непрестанно думала о нём, хотя вниманием сильной половины человечества не была обделена. Сероглазая, стройная красавица привлекала как внимание сверстников, так и зрелых мужчин.

Кузен Демьянский буквально «каждые пять минут» предлагает ей руку и сердце. Поэт Фёдоров, старше Ани лет на двадцать, пристает к ней с поцелуями, клянётся в вечной любви, но все мысли её и душевные порывы обращены к петербуржскому повесе. Поняв, в конце концов, что Голенищев-Кутузов к ней абсолютно равнодушен, Аня остановила свой выбор на Николае Гумилеве.

Гумилева Аня знала лет с тринадцяти .Он постоянно появлялся в её жизни, присылал письма. В 1907 году напечатал в журнале “В мире искусств» три новеллы под общим названием «Радости любви земной» и посвятил их Анне Горенко.

«Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилёва. Он любит меня вот уже три года, и я верю, что моя судьба – быть его женой . Люблю ли я его, не знаю, но кажется мне, что люблю». Под этим письмом Сергею фон Штерну – дата 2 февраля 1907 года.

Николай жил в то время в Париже, слал ей нежные, полные любви письма, посвящал прекрасные стихи, приезжая в Киев, трижды делал предложение выйти за него замуж. И трижды получал отказ. Она чуть было не довела Николая до самоубийства, но в конце концов измученная осадой, сдалась. Случилось это осенью 1909 года после литературного вечера в небольшом ресторанчике на склоне холма у Европейской площади. Именно там позднее построили зодчие Киева монументальное здание музея Владимира Ильича Ленина. Именно там, наконец, услышал Гумилев долгожданное «да». А через полгода – 25 апреля 1910 года – молодые обвенчались. Случилось это в маленькой деревянной церквушке в Никольской слободке, на левом берегу Днепра. До наших дней церквушка не дожила. Ее разрушили в 1960 году, когда строили станцию метро Левобережная. На венчании никого из родни не было: близкие не ждали от этого брака ничего хорошего и были против.

Вскоре молодожены переехали в Петербург: киевский период их жизни закончился. Вне сомнения, время это, несмотря на все житейские неурядицы, а скорее вкупе с ними, оказало огромное влияние на жизнь и творчество Анны Ахматовой.

На протяжении всей своей истории Киев славен красотой и уютом . В начале двадцатого века город на склонах Днепра утопал в зелени каштанов. Восхищали совершенные творения зодчих разных эпох – церкви, мосты, дворцы… Здесь царила атмосфера непроходящего праздника. Особенно прекрасен был город в летние предвечерние часы, когда спадала дневная жара, прохладный воздух наполнялся цветочным ароматом, а из парков и скверов доносились звуки духовых оркестров…

Михаил Булгаков, влюблённый в родной город, воспел его во многих своих произведениях и неизменно писал его с большой буквы. Вот, например, как выразил он свое восхищение Киевом в романе «Белая гвардия» :

«И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира. Они раскинулись повсюду огромными пятнами, с аллеями, каштанами, оврагами, кленами и липами.

Сады красовались на прекрасных горах, нависших над Днепром, и, уступами поднимаясь, порой пестря миллионами солнечных пятен, порою в нежных сумерках царствовал вечный Царский сад».

Анна особенно любила сумерки, когда тьма отступала перед мягким светом газовых фонарей.

«Когда совсем стемнело.., мы видели странного человека в чёрном. Он бежал с лестницей за плечами и длинной палкой, останавливался у зелёных газовых фонарей, ловко открывал стеклянную створку, просовывал туда пику с огоньком и зажигал фонарь искрящимся узким зелёным пламенем. Электричество в городе было ещё роскошью. Оно уже было в театрах, в некоторых общественных зданиях, но частные квартиры освещались настольными, стенными и висячими керосиновыми лампами».

Наверное, поэтому она не раз обращалась к образу Киева, парящего над могучим Днепром.

Древний город словно вымер,
Странен мой приезд.
Над рекой своей Владимир
Поднял чёрный крест.
Липы шумные и вязы
По садам темны.
Звёзд иглистые алмазы
К Богу взнесены.
Путь мой жертвенный и славный
Здесь окончу я.
Но со мной лишь ты, мне равный,
Да любовь моя.

Стихи датированы 1914 годом, когда Анна Ахматова была уже зрелым мастером. А первые поэтические строчки она написала в одиннадцать лет. Много писала и в Киеве, что подтверждает и деятельное её посещение литературных кружков, чтений с участием Алексея Толстого, Николая Гумилева, Михаила Кузмина, Петра Потёмкина.

Написанные в этот период стихи легли в основу её первой книги «Вечер», которая увидела свет в 1912 году. Среди них «Молюсь оконному лучу», «Ночь моя – бред о тебе», «Хорони, хорони меня, ветер…», «Всю ночь не давали заснуть», «Подушка уже горяча…», «И как будто по ошибке…», «Тот же голос, тот же взгляд».

А первая публикация ее творения состоялась несколько ранее в журнале «Сириус», который издавал в Париже Гумилёв. Он выбрал такое:

На руке его много блестящих колец –
Покорённых им девичьих нежных сердец.
Там ликует алмаз, и мечтает опал,
И красивый рубин так причудливо ал.
Но на бледной руке нет кольца моего.
Никому, никогда не отдам я его.
Мне сковал его месяца луч золотой
И, во сне надевая, шепнул мне с мольбой:
«Сохрани этот дар, будь с мечтою горда!»
Я кольцо не отдам никому никогда.

Так формировался и рос талант поэта, так влиял на неё этот фантастический город.

Киев на рубеже веков обладал огромной притягательной силой. Кого только ни увидишь на его улицах в те годы! В 1894 году, когда пятилетняя Аня Горенко впервые приехала в Киев, она могла встретить на Крещатике Ивана Бунина и Александра Куприна. Практически в одно время она училась в Киеве с Михаилом Булгаковым.

Понятно, в раннем детстве ей не было никакого дела до знаменитостей. Но в молодые годы, когда она занималась на Киевских высших женских курсах, она сама искала знакомства с людьми искусств, богемы. Такое общение она находит в литературном кружке, которым руководит театральная художница Александра Экстер. Ее живопись, яркая, современная, импонировала Анне. А на художницу произвели впечатление необычная (огромные серо-зеленые глаза, горбоносый профиль) внешность и экстравагантное поведение Анны Горенко и она стала писать её портрет.

.Это был, наверное, первый её портрет профессиональной работы. Позднее образ Ахматовой увлёк Амедео Модильяни, Натана Альтмана, Юрия Анненкова и других известных мастеров. Но портрет работы Александры Экстер был первым, и Анна посвятила ему стихотворение «Старый портрет».

Итак, длительный период пребывания в Киеве закончился не только свидетельствами об образовании и браке. Главное – родился Поэт.

Последующий путь был тернист и трагичен, признанный в мире гений на Родине был изгоем. Её стихи замалчивались, подвергались жесточайшей критике и цензуре. Но, как часто бывает, всё рассудило время. Как жаль, что широчайшее признание, м признание официальное творения поэта получили тогда, когда Анна Андреевна ушла в мир иной. Её имя сегодня носят сегодня улицы, библиотеки, корабли…

Но каковы люди! В любые времена находятся и злопыхатели, и завистники, и просто недалёкие человечки, поступки и слова которых трудно понять и объяснить.

Получив в конце прошлого года приглашение участвовать в конкурсе «Ахматовская тропа», я решил посетить киевские адреса, связанные с именем поэта, чтобы получить эмоциональный заряд перед тем, как сесть за компьютер. Кроме упомянутых выше адресов , были ещё в Киеве улица Тарасовская, Софийский собор, Киево-Печерская лавра, Андреевский спуск с венчающем его творением Растрелли, Царский сад, а также появившиеся в советские времена достопримечательности. В частности, к столетию со дня рождения Анны Ахматовой, в 1989 году, в левобережной части Киева в её честь была названа улица, присвоено её имя одной из библиотек города, появились и мемориальные доски.

Время для прогулок было не самое удачное и весьма небезопасное. Многие адреса находились в непосредственной близости от бурлящей Европейской площади. Под обгоревшим порталом стадиона «Динамо» имени Валерия Лобановского, где в начале прошлого века находился вход в Шато-де-Флер (Замок цветов), излюбленное место отдыха киевлян, сегодня держали оборону бойцы спецподразделения «Беркут».

Воздержусь от политических и военных оценок, но события в центре одного из красивейших городов мира напоминало мне видение Апокалипсиса: тёмно-красное пламя от горящих автомобильных покрышек, клубы чёрного дыма, застилающего небо, грохот выстрелов и разрывов, крики и стоны, едкий смрад и ощущение огромной беды…

Всего в пятистах метрах от эпицентра страшных событий, от Крещатика, круто вверх поднималась одна из самых главных трасс города – улица Богдана Хмельницкого. В старину она называлась Фундуклеевской в честь генерал-губернатора И. Фундуклеева, верой и правдой служившего Киеву и России. После Великого Октября её переименовали в улицу Ленина, а после краха Советского Союза она была названа именем великого гетмана Богдана Хмельницкого. Ерь националисты открыли для себя и для народов Украины, что Хмельницкий – главный виновник того, что украинцы триста лет находились «в кабале у москалей».

Метров двести вверх стоят два похожих друг на друга старинных здания. В одном из них размещается министерство энергетики Украины, во втором – «Нафтогаз». Прошёл вдоль фасадов – ни мемориальных табличек, ни свидетельств о том, что эти здания – памятники архитектуры, хотя и невооружённым взглядом видно, что являются таковыми.

Охранники на мои вопросы недоумённо пожимали плечами, а руководитель службы безопасности национальной компании «Нафтогаз Украины» что-то слышал о том, что до революции здесь находился институт благородных девиц. И был приятно удивлен, когда узнал от меня, что в этих стенах училась Анна Ахматова, поэт. О ней он, слава Богу, слышал, есть надежда, что он доложит руководству и к 125-летию со дня рождения Анны Андреевны на этом здании появится памятный знак.

Тут я вспомнил, что буквально в сотне метров через дорогу находится Музей литературы. Обрадовался: здесь-то я найду ответы на интересующие меня вопросы.

В фойе музея меня остановили усиленный наряд милиции и женщина-администратор, которая не смогла ответить на мои вопросы – предложила задать их научному сотруднику музея. Не буду называть имя и отчество моей собеседницы – далее поймете почему. Но разговор наш вкратце приведу.

– Гимназия на Фундуклеевской? Это где- то рядом. Точно не знаю.

–Там училась Ахматова? У нас в музее есть небольшая экспозиция, ей посвящена.

– Один из великих поэтов? Но она ж русская…

– Мероприятия к 125-летию Ахматовой? У нас сейчас подготовка к юбилею Шевченко!

Напоминаю научному сотруднику Музея литературы, что Ахматова – псевдоним, а настоящая фамилия Анны Андреевны вполне украинская – Горенко, что родилась она в Одессе, образование получила в Киеве, что мама Анны Ахматовой погребена в селе Слободка Шелеховская на Хмельнитчине… Наверное, есть немало оснований считать её не чуждой украинской культуре.

Воздержусь от каких-либо оценок и выводов. Грустно только, что вновь тёмные силы пытаются приглушить голос великой женщины, и стихи Поэта на её Родине вновь едва слышны.